Генерал Александр Сырский руководил обороной Киева и контрнаступлением на Харьковщине в 2022 году — операция, благодаря которой удалось освободить значительные территории Украины. На тот момент он уже имел за спиной восемь лет войны и противостояния российской агрессии на Востоке.
В начале 2024 года он возглавил Вооруженные Силы — в один из самых тяжелых периодов войны: украинская армия была вынуждена перейти к обороне, в то время как россияне активизировали свою стратегическую наступательную операцию, чтобы захватить всю Донецкую область, продвинуться на Харьковщине, а затем — и в Запорожской, Херсонской и Сумской областях.
По большому счету, до сих пор выполнить все это им не удалось. По словам Главнокомандующего, частично эти планы были сорваны в результате наступления украинских войск на Курскую область — еще одна операция Сырского, но уже на территории врага. Однако сейчас агрессор хочет снова попытаться воплотить некоторые из своих прошлогодних планов.
Каждый километр нашей земли дается противнику огромными потерями. Но оккупационная армия не считается с этими потерями для выполнения поставленных Путиным задач, превращая целые населенные пункты Украины в руины, и хороня под этими руинами своих солдат.
— Расскажите о ситуации на фронте и какие направления вы можете назвать сейчас самыми сложными?
— Ситуация на фронте сейчас действительно сложная. Она характеризуется продолжением стратегической наступательной операции России. Сейчас противник проводит перегруппировку и концентрируется на двух основных направлениях. Это Покровское направление, которое для россиян остается определяющим. И теперь враг перебрасывает свои части из Сумского на Запорожское направление. То есть это будет второе направление, на котором враг планирует начать активные наступательные действия.
На сегодня там (на Запорожском направлении, — ред.) продолжаются действия невысокой интенсивности. Но реализуя цели и указания Путина, оккупанты пытаются нанести и там мощный удар, который планировался еще год назад. Вы же помните, что Курская операция как раз сорвала их планы…
— Они забрали на Курщину подразделения из Запорожской области в том числе…
— Да, большую часть, в том числе 76-ю десантно-штурмовую дивизию — она как раз была переброшена именно на Курское направление.
Поэтому ситуация сложная, характеризуется постоянными атаками противника. На Покровском направлении ежедневно фиксируется около полусотни штурмовых действий противника. Сейчас это самый сложный участок фронта.
— Логистику в Покровск можно обеспечивать сейчас?
— Да. Враг применяет там так называемую тактику "тысячи порезов" — то есть наступление на широком фронте малых штурмовых групп. Он имел определенный успех, когда его группы продвинулись до 10-12 км до нескольких наших населенных пунктов и внезапно там появились.
Почему так произошло? Потому что местность там, во-первых, изобилует большим количеством оврагов, рек — участков, природные свойства которых позволяют скрытно передвигаться. А летом еще и много растительности, то есть трудно осуществлять контроль над линией боевого соприкосновения.
И во-вторых, к сожалению, по объективным причинам у нас там нет сплошной линии фронта, поэтому враг воспользовался этим и продвинулся. Но после того, как был принят ряд решительных мер, переброшены дополнительные силы и средства наших десантных частей, мы зачистили населенные пункты и участки местности, и победный настрой врага сменился на отчаяние. Их публикации в соцсетях сначала имели тональность "вперед, победа", а сейчас — "в окружении, конец". То есть все дошло до своего логического завершения.
— Это вы имеете в виду просачивание их групп возле Доброполья?
— Да.
— Я видела, что в пятницу были также данные Генштаба по потерям врага на этом участке — убитыми, пленными, ранеными где-то под 300 человек. Есть ли информация, сколько их там в целом могло пройти? Какова была цель этих "бегунов"? Это элемент операции по наступлению на Покровск или, возможно, у них была какая-то другая — символически-политическая цель?
— Нет, это часть наступательной операции там, где наносился, наверное, один из основных ударов. Противник пытается охватить Покровскую агломерацию с двух сторон. Он наступает на севере — северо-восточном направлении, и на юге — юго-западном направлении, пытаясь таким образом сформировать своеобразные тиски.
Главная задача этих действий на северном направлении — перерезать нашу логистику. И вот собственно, там наступает 51-я общевойсковая армия рф в составе трех бригад — это бывший 1-й армейский корпус так называемой "ДНР". В плен к нам попали и были уничтожены как раз военнослужащие 132-й бригады — это горловская бригада.
Если вы видели пленных — все молодые военнослужащие, прослужившие разное время, призванные из разных мест, в том числе и из России. Но конец у них один — плен.
— Что касается Сумщины — правильно ли понимаю, что сейчас наступление врага там полностью остановлено?
— На Сумщине враг, можно сказать, потерпел поражение. Несмотря на то, что там была сосредоточена действительно мощная группировка из лучших российских частей — десантников, морских пехотинцев и лучших мотострелковых частей сухопутных войск, противник не имел никакого успеха за последние два месяца. Наоборот, он потерял несколько населенных пунктов. И его последняя попытка наступать в районе Степного и Новоконстантиновки закончилась полным провалом — оккупанты были уничтожены, отброшены за государственную границу.
И сейчас мы продолжаем там наступательные действия. А враг, понимая бесперспективность этого направления своих действий, сейчас перебрасывает части оттуда на другие направления, в основном — на Запорожское.
— О Запорожском направлении — а какая там цель россиян? Они хотят подойти к городу Запорожье?
— Цель — прорыв нашей обороны и продвижение вглубь территории. Их цель, конечно — вся область.
— А что с Херсоном? Многие местные жители очень волнуются из-за серии последних атак на город. Как бы вы описали ситуацию там?
— Там россияне проводят активные действия в основном в островной зоне и в районе мостов. В то же время они перебросили с этого направления один полк и бригаду морской пехоты, что свидетельствует о том, что в ближайшее время там (на Приднепровском направлении) существенных наступательных действий не будет.
Хотя угроза, конечно, всегда существует, и не надо ее сбрасывать со счетов.
— То есть планы и приоритеты россиян на ближайшее время — это Запорожское и Покровское направления?
— Вероятно, еще будет Новопавловское направление. И активно ведутся действия на Лиманском направлении — там также россияне пытаются достичь успехов, но там боевые действия имеют меньший масштаб.
— Если Путин своими попытками якобы участия в переговорах хочет выиграть время для продолжения войны или для организации новых наступательных операций, то есть ли у ВСУ силы пройти это и выдержать, если он действительно хочет затягивать время?
— У нас другого пути нет, мы должны защищать свою землю. Путин, скорее, хочет не выиграть время — он хочет захватить территорию, а для этого нужно время. И несмотря на те потери, а потери у него постоянно растут — захват каждого километра и каждой позиции каждый раз обходится ему все большим количеством убитых и раненых. Об этом свидетельствует статистика. Во-первых, его темпы наступления очень замедлились. Во-вторых, уровень потерь очень высок. Но ведь они с таким упорством пытаются достичь тех целей, которые они себе поставили.
— Какая у нас ситуация с вооружением и какое вооружение сейчас является наиболее приоритетным для Вооруженных Сил?
— Мы делаем ставку на высокотехнологичное вооружение, высокотехнологичные системы, которые помогут нам уменьшить присутствие наших военнослужащих непосредственно на поле боя. Это в первую очередь касается роботизированных платформ, беспилотных систем различных типов и различного назначения — это прежде всего воздушные дроны. Но мы активно развиваем и наземные системы — логистические, медицинские для эвакуации раненых.
Мы уже тестируем и воздушные платформы для эвакуации раненых — это перспектива. Также для нас в приоритете все, что касается дронов, которые работают как перехватчики для борьбы с вражескими ударными БпЛА. И у нас есть много впечатляющих результатов, которых мы достигли с помощью наших морских платформ.
Это все технологические виды оружия, оружие с искусственным интеллектом, если можно так сказать. Потому что, например, все наши современные разработки имеют системы поиска, захвата целей и донаведения. Есть некоторые системы автоматического возврата, если не произошел захват или подрыв. Это направление для нас очень перспективное.
— То есть искусственный интеллект сейчас массово используется?
— Он используется фактически везде. Хотя надо учитывать, что он может ошибаться. Сейчас только начало его развития и использования. Но мы уже создали в Генеральном штабе, в других штабах структуры, которые занимаются как раз применением искусственного интеллекта в военной сфере.
Как я уже сказал, фактически все наше технологическое вооружение имеет элементы искусственного интеллекта. Например, системы противовоздушной обороны. Даже обычные зенитные установки — пулеметные или пушечные — имеют современные системы прицеливания, захвата, автоматического сопровождения, классификации и идентификации цели, что позволяет повысить их эффективность в разы.
— А что у нас с ПВО?
— Мы активно развиваем противовоздушную оборону, как я уже упомянул, путем увеличения количества систем с высокотехнологичным оборудованием. Мобильные огневые группы, которые имеют на вооружении пулеметы, автоматические пушки, мы их оснащаем прицелами с элементами искусственного интеллекта.
Во-вторых, мы применяем весь возможный спектр систем, которые могут бороться с дронами. Например, как ни странно, но очень хорошо себя зарекомендовала армейская авиация: вертолеты, которые имеют пулеметное вооружение, показывают большую эффективность. Могу сказать, что с августа прошлого года по август этого года они сбили более 3200 дронов типа "шахед" — это впечатляющие цифры.
Мы используем легкомоторную авиацию. У нас есть планы по дальнейшему наращиванию ее использования в составе армейской авиации. Мы используем, конечно, зенитно-ракетные войска.
И перспективное направление — это дроны-перехватчики. Здесь у нас много разработок, которые могут спокойно конкурировать с такими известными фирмами, как Merops. Наши разработки имеют характеристики не хуже, а иногда даже и лучше.
— У нас хорошие успехи в производстве дронов-перехватчиков?
— Любая война — это соревнование. Они совершенствуют свои дроны. Мы знаем, что на "шахеды" тоже устанавливаются и системы оптического донаведения, и 12-16-канальные антенны, которые позволяют иметь очень высокую степень помехоустойчивости, то есть их трудно давить обычными средствами радиоэлектронной борьбы. Они имеют датчики автоматического уклонения от огня, от сближения, например, с дронами-перехватчиками. То есть вражеский "шахед" начинает снижение и неконтролируемые движения по курсу и по высоте. Сделано все, чтобы нельзя было просчитать его движение и поражение.
Враг не стоит на месте. У него много систем, которые позволяют также повысить эффективность своих "шахедов". И это для нас вызов, с которым мы постоянно боремся. Это соревнование: мы пытаемся их поражать, а они пытаются достичь цели и поразить нас.
И фактически все дальнобойные дроны, которые сейчас применяет противник, даже "Герберы", которые он использует как ложные цели, оснащены взрывчатым веществом для самоподрыва — чтобы этот дрон после падения невозможно было захватить и для поражения всех тех, кто приближается. Надо быть очень внимательным: когда такой дрон упал — он может взорваться.
— У нас, естественно, меньше людей, чем у россиян. Следовательно — и мобилизационный ресурс у нас меньше. Я видела ориентировочные оценки, которые есть в открытом доступе: у россиян 20-25 млн, у нас — 2-5. Как нам можно компенсировать эту нехватку? Как с этим быть?
— Один, возможно, из основных путей — это технологическое оружие. То есть использовать оружие, технику без военнослужащих, или оружие, которое имеет дистанционное управление — чтобы максимально снизить человеческие потери.
Второе направление — это повышение качества подготовки. Профессионально обученный солдат имеет гораздо больше шансов выжить на поле боя, чем просто обычный солдат, который имеет более слабую подготовку.
Как вы знаете, мы увеличили базовую общевойсковую подготовку с одного месяца до 51 суток. И после этого также одновременно был увеличен курс адаптивной подготовки — до 15 суток. То есть военнослужащий, который попадает в учебный центр, проходит подготовку там и после этого — в части. В целом это все длится фактически два месяца. Иногда этот курс в части в зависимости от условий боевой подготовки занимает меньше времени, но он не может быть меньше пяти суток.
В этот курс подготовки входит адаптация и подготовка военнослужащего к конкретному полю боя, если сказать более масштабно — к театру военных действий. Он готовится к столкновению с конкретным противником, который имеет определенное вооружение и тактику. Это позволяет нашему военнослужащему быть максимально готовым к тем вызовам, которые он встретит на поле боя.
— Вы упомянули о роботизированных системах. На днях как раз было видео от 93-й отдельной механизированной бригады "Холодный яр", как они проводили зачистку населенных пунктов в районе Доброполья, используя роботов с пулеметами…
— Да, я это видел. Там еще был громкоговоритель, через который россиянам предлагали сдаться в плен.
— Насколько у нас распространено использование таких роботов?
— Распространено. На этот год у нас запланировано поступление в войска 15 тысяч наземных роботизированных платформ различного назначения.
— Как вы считаете, примеры таких карьерных лифтов в армии, как у Роберта "Мадьяра" Бровди или Юрия "Ахиллеса" Федоренко, могут увеличить приток добровольцев и мотивацию людей в армии?
— Конечно, это один из путей и мотивации, и развития человека в Вооруженных Силах. Вы назвали, в частности, Роберта Бровди — я его хорошо знаю, это профессионал с большой буквы.
Могу назвать еще много таких примеров. Это Олег Ширяев, который командует 225-м штурмовым полком. Это также Юрий Гаркавый, который командует 425-м отдельным штурмовым полком. Это Валентин Манько, который возглавляет штурмовые войска (управление штурмовыми подразделениями ВСУ, — ред.).
Я могу назвать десятки и сотни таких людей, которые из гражданской жизни, из бизнеса пошли в Вооруженные Силы, в Сухопутные войска, в беспилотные силы. Бровди — это как раз яркий пример того, как успешный бизнесмен прошел путь от командира взвода до командующего нового технологического рода войск — Сил беспилотных систем, который успешно развивается.
Сейчас вообще невозможно представить, что бы мы делали без Сил беспилотных систем, как и без штурмовых войск. Эти две перспективные структуры показывают свою чрезвычайную эффективность. Эти лидеры, которые были гражданскими до начала полномасштабной войны или в то время начинали свой путь как солдаты или сержанты в ВСУ, раскрылись в армии за время этой войны.
Таким людям я максимально оказываю поддержку. Потому что эффективный командир — это залог успеха. Неэффективный командир — это означает потерю наших военнослужащих и территорий. Это, в принципе, характеристика любого командира — сможет ли он выполнить задачу и какой ценой.
— Изменилась ли процедура перевода из подразделения в подразделение после цифровизации? Позволила ли она как-то уменьшить человеческий фактор, когда, например, командиры без объективных причин блокируют перевод?
— Однобоко к этой проблеме подходить нельзя. С одной стороны, процесс перевода, действительно, значительно упростился. Уже десятки тысяч военнослужащих перевелись из тех частей, где им по каким-то причинам не хотелось проходить службу, в другие. Это позитив.
Но мы на войне, и мы имеем определенные ограничения. Мы не можем переводить личный состав из бригады или полка, которые выполняют задачи на направлении главных действий противника, в те части, которые находятся на более спокойных участках. Потому что в таком случае такая бригада или полк не выполнит поставленные перед ней задачи.
Война накладывает определенные ограничения на перевод. Однако этот процесс значительно упрощен, он фактически проходит автоматически при соответствии этих военнослужащих определенным критериям. Переводятся все — от солдата до офицера, причем на довольно высокие должности. Но, понятно, что все не могут переходить туда, куда бы им захотелось.
— Сейчас внедряется переход к корпусной системе управления в армии. Какая цель этой реформы?
— Цель реформы — значительно улучшить управляемость Вооруженных Сил, их непосредственно боевой компоненты на поле боя. Потому что увеличение количества органов управления, которые созданы на постоянной основе — управлений корпусов, и создание корпусного комплекта позволяет, во-первых, уменьшить количество субъектов, которыми руководит каждый такой орган.
Помните, раньше были оперативно-тактические группировки, в некоторых из них было более 20 бригад, что очень усложняло процесс управления. Нужно было контролировать сразу, например, 23 воинские части.
Сейчас значительно уменьшился комплект. Это повысило контроль за действиями бригад, за их обеспечением, за наличием личного состава — чтобы не получалось так, когда определенная часть личного состава осталась без контроля, то есть находилась в районе ведения боевых действий, но участие в них не принимала. В этом смысле это очень позитивный шаг вперед.
Кроме того, корпус может проводить свою корпусную операцию. После формирования корпусного комплекта и приобретения им соответствующих возможностей, это корпусная группировка обретает определенную самостоятельность и может сама выполнять оперативную задачу, так как располагает всеми необходимыми средствами для этого – собственной артиллерией, средствами ПВО, РЭБ, БПЛА и т.д.
— Такую масштабную реформу, наверное, гораздо сложнее проводить во время войны, чем в мирное время.
— Конечно, в военное время это трудно, потому что приходится одновременно вести боевые действия и проводить реформу. Но мы уже давно переходим на новые структуры, некоторые уменьшаем, другие, наоборот, создаем, как, например, Силы беспилотных систем, которые с момента своего создания уже участвовали в боевых действиях. Что касается штурмовых войск, то сначала было создано буквально три батальона, они масштабировались в полки, и сейчас мы имеем мощный комплект этих частей, которые воюют по всему фронту.
— Есть критики этой реформы, которые утверждают, что создание корпусов без достаточного количества боевых бригад и их достаточной укомплектованности — это якобы лишь "ребрендинг без мышц" и она добавит только лишней бюрократии. Как бы вы ответили на это?
— Мы хотим, чтобы все бригады были укомплектованы на 80-90%. Но и интенсивность боевых действий, и возможности врага, который сейчас втрое превосходит нас по численности, накладывают определенные ограничения. Когда есть такое большое количество бригад — субъектов управления, и еще когда они недоукомплектованы, понимаете, как тяжело выполнить любую задачу? Поэтому корпусная система — это шаг вперед.
Мы делаем все, чтобы наполнить корпуса бригадами, военнослужащими, личным составом, и принимаем все меры, чтобы улучшить привлекательность военной службы. Как вы знаете, есть проект "Контракт 18-24". Сейчас мы работаем над новым контрактом, который станет базовым для всех желающих продолжить профессиональную службу в Вооруженных Силах. Эта работа на завершающей стадии. Мы привлекаем для прохождения службы добровольцев из других стран — таких желающих защищать нашу страну с оружием в руках тоже много.
Мы проводим ряд мероприятий, направленных на улучшение условий военной службы, ее привлекательности, и одновременно — на уменьшение факторов, способствующих самовольному оставлению воинских частей. Уменьшая уровень СЗЧ, мы увеличиваем укомплектованность бригад.
В условиях, когда у нас недостаточно личного состава, мы имеем определенную приоритетность в укомплектовании частей. Те части, которые ведут штурмовые, наступательные действия или держат оборону на главных направлениях, имеют приоритет над другими в отборе и получении личного состава. Это вынужденная мера, но в нынешних условиях она эффективна.
— Недавно ресурс DeepState, описывая ситуацию на одном из участков на Покровском направлении, написал следующее: "большой составляющей успеха врага является ложь с мест в докладах о реальном положении дел, что мешает оценивать риски и реагировать на изменение обстановки сверху". Сталкивались ли вы со случаями, когда вам поступала ложная информация с мест, а после собственной проверки вы понимали, что ситуация выглядит иначе — например, что подразделение снялось с позиции и ушло? Как вы пытаетесь предотвращать такие случаи, чтобы быть в курсе реальной ситуации на местах?
— К сожалению, действительно, есть случаи, когда непосредственно с мест ведения боевых действий предоставляется ложная информация о состоянии и положении отдельных подразделений. Это приводит, во-первых, к угрозе для военных из других подразделений, которые ведут боевые действия или держат оборону рядом. Потому что когда ты думаешь, что справа или слева есть сосед, а его там на самом деле нет, там может внезапно появиться враг. И это приводит к потерям.
Поэтому, чтобы иметь объективную информацию, мы получаем ее из многих источников. Вот, например, только что, пока мы с вами говорим, мне пришло обновление от DeepState. Мы используем все виды источников информации для объективности, в том числе и DeepState.
Я не хочу сказать, что это "последняя инстанция" в получении реалистичной информации, потому что он тоже допускает ошибки. Но это источник информации, который часто помогает получить данные об угрозе потери позиции.
Кроме того, мы пользуемся данными от наших партнеров, от других источников разведки — все составляющие Сил обороны Украины предоставляют нам информацию. Есть прямой контакт с воинскими частями. Большой объем такого рода информации нам сейчас предоставляют Силы беспилотных систем. Они с воздуха полностью контролируют весь передний край и имеют информацию о наличии военнослужащих на позициях. То есть именно получая информацию из многих источников, мы добиваемся ее объективности.
— От ваших критиков звучат упреки относительно вашего так называемого микроменеджмента или централизованного стиля управления. Мол, вы слишком сильно вмешиваетесь в управление тактического уровня и едва ли не в ручном режиме управляете соединениями и частями. Как бы вы это прокомментировали?
— Реалии войны, высокий уровень осведомленности и наличие огромного количества средств разведки позволяют получать информацию фактически со всей линии фронта. В то же время реалии нашей войны таковы, что потеря одной позиции может привести к потере большой территории, если не принимать там меры. Опять же, мы имеем технологичность и применяем мощные виды оружия, с одной стороны. С другой — есть недостаток человеческого ресурса, который не позволяет нам удерживать, контролировать и создавать сплошную линию обороны.
И поэтому, если я могу решить или устранить проблему в ее зародыше — то, конечно, для меня очень важно знать, что происходит на линии фронта. Это, опять же, реалии войны. Если я не буду владеть информацией, тогда наши военнослужащие, например, могут попасть в плен, и мы будем иметь более негативные последствия. Противник преобладает в силах, в средствах, в вооружении, в количестве боеприпасов. Нам надо мгновенно реагировать на все изменения обстановки и быстро принимать те решения, которые позволяют нейтрализовать угрозу еще на старте.
Это что касается владения обстановкой и принятия определенных решений. Но, конечно, что на поле боя руководит командир. Ты не можешь рассказывать, как действовать военнослужащим, отделению, взводу непосредственно на поле боя, потому что там решение принимает командир — отделения, взвода, группы. Это прописано в его обязанностях, и он за это несет ответственность. Когда он находится на месте, он лучше знает, как ему действовать.
Мы, кстати, отошли от громоздких, огромных приказов, которые раньше получали командиры. Когда я командовал "Хортицей", ежедневно, дважды в сутки я получал объемный приказ из Генерального штаба, где подробно расписывали, какие действия должны быть на каждой из позиций.
Сейчас мы доводим задачи короткими распоряжениями, информируем и ставим задачи по существу, а решение принимает уже непосредственно командир, который находится на поле боя. То есть он знает, что его не бросили на произвол судьбы, о нем заботятся, и ему готовы помочь в любой момент. Это дает ему уверенность в своих силах и действиях.
— У части общества остались вопросы, стоило ли в 2023 году так долго держать Бахмут, ведь, по словам ряда военных, у нас там были слишком высокие потери. Такие же нарекания можно услышать и по Курской операции — что у нас там тоже были большие потери.
— Во-первых, как вы знаете, оборона Бахмута длилась восемь месяцев. Во-вторых, на Бахмут наступало огромное количество сил противника, и основу этой наступательной группировки составляла группа "Вагнера". "Вагнер" был самой эффективной структурой в российской армии. Несмотря на большие потери, они все равно продвигались вперед и достигали своих целей.
Но в Бахмуте "Вагнер" нашел свою смерть как организация, как структура. Это подтверждается различными данными. Когда завершались бои в Бахмуте, Пригожин в одном из своих интервью сам признался, что в этом городе он уже потерял погибшими 20 тысяч своих лучших бойцов. По нашим оценкам, эта цифра составляла около 23 тысяч личного состава. А поскольку их потери тогда составляли 50 на 50 — убитыми и ранеными, то вместе с ранеными потери насчитывали примерно 40 тысяч. Тогда как общая численность группы "Вагнера" составляла до 50 тысяч. То есть "Вагнер" как структура больше не восстановилась.
Если бы не было Бахмута, то был бы Часов Яр, Краматорск, Константиновка, Дружковка… Если бы мы оставили Бахмут, не уничтожив их там, "вагнеровцы" пошли бы дальше. Как вы помните, они тогда наступали широким фронтом — на 10 км в одну сторону от Бахмута, на 5 км в другую сторону. Но потом бои в Бахмуте затянули всех их туда.
Я не знаю, по каким причинам, но Пригожин стремился самостоятельно взять этот город. Тогда произошла замена российских армейских подразделений, которые отошли на позиции "Вагнера", то есть за пределы Бахмута — они были нами остановлены, а весь "Вагнер" втянулся в бои за сам город. И там он фактически понес такие потери, после которых не восстановился.
То есть Бахмут спас много других городов и большую территорию, если откровенно говорить. А исходя из того уровня потерь, которые понес "Вагнер", я уже не беру во внимание другие российские части, которые тоже принимали там участие в боях, то, по разным оценкам, соотношение между потерями нашими и противника были 1 к 7 — 1 к 7,7. То есть мы потеряли в семь раз меньше, чем противник. Это лучший показатель за время полномасштабной войны. Поэтому если говорить о роли Бахмута — он фактически спас значительную площадь фронта и значительное количество территорий.
Что касается Курской операции, то там тоже очень высокие показатели потерь у врага. По данным российских аналитиков, были периоды, когда потери войск противника превышали наши в 5,5 раз. То есть мы в наступлении несли потери в пять раз меньше, чем противник. Это тоже лучший показатель за время полномасштабной войны. Возможно, это такая особенность войны, хотя на самом деле это просто была продуманная операция.
— Вы руководили обороной и затем контрнаступлением на Киевщине, контрнаступлением на Харьковщине. Это две операции по освобождению наших территорий, которые консенсусно в обществе считаются наиболее успешными. Недавно вы также говорили, что наша армия не будет оставаться в глухой обороне, а будет сочетать оборону с наступательными действиями. Есть ли силы и ресурс у нашей армии, чтобы проводить еще такие операции, которые были бы соизмеримы по масштабам с Харьковской операцией 2022 года?
— Мы придерживаемся принципа никогда не вставать в пассивную оборону. Наша оборона активная. Если взять статистику боевых действий за последний период, то фактически 1/6-1/7 всех боевых действий, которые происходят на фронте — это наши наступательные или контрнаступательные действия. То есть мы постоянно проводим активную оборону. Там, где возможно, мы наступаем, в первую очередь наступают штурмовые подразделения, десантно-штурмовые войска. Тем самым мы постоянно ломаем все планы врага по продвижению вперед и наносим ему существенные потери.
Вы видите, сколько длится, например, оборона Покровска. Первые так называемые "прогнозы" заключались в том, что Покровск падет до конца сентября прошлого года. Звучали разные оценки, ссылаясь на информационные ресурсы, аналитиков. Отдельные одиозные деятели нам говорили, что мы врем о реальном положении дел там, что все не так. Но если посчитать, сколько враг потерял в боях на этом участке, то думаю, что целые поля будут покрыты телами его военных. Такова цена каждого метра нашей земли.
Поэтому мы придерживаемся такой тактики и будем продолжать в дальнейшем. Но, конечно, никто не будет называть деталей относительно того, где и как мы можем наступать.
— Если или когда будет какая-то "заморозка", или прекращение огня, или завершение войны, сколько времени нужно будет российской армии для восстановления и подготовки к очередной агрессии против Украины, в случае, если у нас не будет надежных гарантий или предохранителей?
— Я верю в мудрость и профессионализм наших дипломатов. Но несмотря на все будущие гарантии, на переговорный процесс, мы должны постоянно готовиться к войне, к ее продолжению Россией или развязыванию ею новой. Даже в случае заключения мира или замораживания войны мы должны постоянно заботиться о повышении боеспособности армии, учитывать опыт войны и выводы после детального анализа, создавать современную, мощную, высокотехнологичную армию. Я думаю, что враг сможет восстановиться очень быстро.
То есть наша страна не должна забыть уроки этой войны. Нужно быть готовым к тому, что война может продолжиться в любое время. Потому что угроза останется. Потому что враг не отказывается от своих намерений захватить всю Украину.
Мы знаем, как было использовано "майское" перемирие: противник банально подтянул артиллерию, свои подразделения беспилотных систем к переднему краю, чего он не мог сделать, когда велись активные боевые действия. Он перегруппировал свои войска и сразу начал активные наступательные действия. То есть мы должны быть готовыми к любому развитию событий.
— А то, что россияне заявляют, что они могут еще три, пять, десять лет воевать — это правда или блеф?
— Я думаю, это бравада.
